Неточные совпадения
Г-жа Простакова (бросаясь обнимать Софью). Поздравляю, Софьюшка! Поздравляю, душа моя! Я вне себя от радости! Теперь тебе надобен жених. Я, я
лучшей невесты и Митрофанушке не желаю. То — то дядюшка! То-то
отец родной! Я и сама все-таки думала, что Бог его хранит, что он еще здравствует.
Действительно, мальчик чувствовал, что он не может понять этого отношения, и силился и не мог уяснить себе то чувство, которое он должен иметь к этому человеку. С чуткостью ребенка к проявлению чувства он ясно видел, что
отец, гувернантка, няня — все не только не любили, но с отвращением и страхом смотрели на Вронского, хотя и ничего не говорили про него, а что мать смотрела на него как на
лучшего друга.
— В первый раз, как я увидел твоего коня, — продолжал Азамат, — когда он под тобой крутился и прыгал, раздувая ноздри, и кремни брызгами летели из-под копыт его, в моей душе сделалось что-то непонятное, и с тех пор все мне опостылело: на
лучших скакунов моего
отца смотрел я с презрением, стыдно было мне на них показаться, и тоска овладела мной; и, тоскуя, просиживал я на утесе целые дни, и ежеминутно мыслям моим являлся вороной скакун твой с своей стройной поступью, с своим гладким, прямым, как стрела, хребтом; он смотрел мне в глаза своими бойкими глазами, как будто хотел слово вымолвить.
— Послушай, Казбич, — говорил, ласкаясь к нему, Азамат, — ты добрый человек, ты храбрый джигит, а мой
отец боится русских и не пускает меня в горы; отдай мне свою лошадь, и я сделаю все, что ты хочешь, украду для тебя у
отца лучшую его винтовку или шашку, что только пожелаешь, — а шашка его настоящая гурда [Гурда — сорт стали, название
лучших кавказских клинков.] приложи лезвием к руке, сама в тело вопьется; а кольчуга — такая, как твоя, нипочем.
Почтмейстер заметил, что Чичикову предстоит священная обязанность, что он может сделаться среди своих крестьян некоторого рода
отцом, по его выражению, ввести даже благодетельное просвещение, и при этом случае отозвался с большою похвалою об Ланкастеровой школе [Ланкастерова школа — обучение по системе английского педагога Ланкастера (1778–1838), по которой педагог обучает только
лучших учеников, а те, в свою очередь, обучают других учеников.
— Я начинаю с трех, по завету
отца. Это —
лучший из его заветов. Кажется, я — заболеваю. Температура лезет вверх, какая-то дрожь внутри, а под кожей пузырьки вскакивают и лопаются. Это обязывает меня крепко выпить.
— В том-то и дело, что Костя доказывает совершенно противное, то есть что если обставить приисковых рабочих настоящим образом, тогда
лучшие прииски будут давать предпринимателям одни убытки. Они поспорили горячо, и Костя высказался очень резко относительно происхождения громадных богатств, нажитых золотом. Тут досталось и вашим предкам отчасти, а
отец принял все на свой счет и ужасно рассердился на Костю.
— Да, тут вышла серьезная история…
Отец, пожалуй бы, и ничего, но мать — и слышать ничего не хочет о примирении. Я пробовал было замолвить словечко; куда, старуха на меня так поднялась, что даже ногами затопала. Ну, я и оставил. Пусть сами мирятся… Из-за чего только люди кровь себе портят, не понимаю и не понимаю. Мать не скоро своротишь: уж если что поставит себе — кончено, не сдвинешь. Она ведь тогда прокляла Надю… Это какой-то фанатизм!.. Вообще старики изменились:
отец в
лучшую сторону, мать — в худшую.
Он представил его человеком слабоумным, с зачатком некоторого смутного образования, сбитого с толку философскими идеями не под силу его уму и испугавшегося иных современных учений о долге и обязанности, широко преподанных ему практически — бесшабашною жизнию покойного его барина, а может быть и
отца, Федора Павловича, а теоретически — разными странными философскими разговорами с старшим сыном барина, Иваном Федоровичем, охотно позволявшим себе это развлечение — вероятно, от скуки или от потребности насмешки, не нашедшей
лучшего приложения.
За обедом дедушка сидит в кресле возле хозяйки. Матушка сама кладет ему на тарелку
лучший кусок и затем выбирает такой же кусок и откладывает к сторонке, делая глазами движение, означающее, что этот кусок заповедный и предназначается Настасье. Происходит общий разговор, в котором принимает участие и
отец.
Отец Василий был доволен своим приходом: он получал с него до пятисот рублей в год и, кроме того, обработывал свою часть церковной земли. На эти средства в то время можно было прожить хорошо, тем больше, что у него было всего двое детей-сыновей, из которых старший уже кончал курс в семинарии. Но были в уезде и
лучшие приходы, и он не без зависти указывал мне на них.
«Да, парубки, вам ли чета я? вы поглядите на меня, — продолжала хорошенькая кокетка, — как я плавно выступаю; у меня сорочка шита красным шелком. А какие ленты на голове! Вам век не увидать богаче галуна! Все это накупил мне
отец мой для того, чтобы на мне женился самый
лучший молодец на свете!» И, усмехнувшись, поворотилась она в другую сторону и увидела кузнеца…
— Что мне до матери? ты у меня мать, и
отец, и все, что ни есть дорогого на свете. Если б меня призвал царь и сказал: «Кузнец Вакула, проси у меня всего, что ни есть
лучшего в моем царстве, все отдам тебе. Прикажу тебе сделать золотую кузницу, и станешь ты ковать серебряными молотами». — «Не хочу, — сказал бы я царю, — ни каменьев дорогих, ни золотой кузницы, ни всего твоего царства: дай мне лучше мою Оксану!»
Широко и весело зажила Вера Ивановна на Пречистенке, в
лучшем из своих барских особняков, перешедших к ней по наследству от
отца. У нее стали бывать и золотая молодежь, и модные бонвиваны — львы столицы, и дельные люди, вплоть до крупных судейских чинов и адвокатов. Большие коммерческие дела после
отца Вера Ивановна вела почти что лично.
Отцы и матери говорят, что детей нечем кормить, что они на Сахалине ничему хорошему не научатся, и «самое
лучшее, если бы господь милосердный прибрал их поскорее».
Позднее я в нем полюбила
отцаМалютки, рожденного мною.
Разлука тянулась меж тем без конца.
Он твердо стоял под грозою…
Вы знаете, где мы увиделись вновь —
Судьба свою волю творила! —
Последнюю,
лучшую сердца любовь
В тюрьме я ему подарила!
Самая
лучшая похвала ей из уст самого
отца — какая же? — та, что «в глазах у нее только любовь да кротость: она будет любить всякого мужа, надо найти ей такого, чтобы ее-то любил».
Почтенному
отцу Степану скажите все, что можете
лучшего от меня. Встреча таких людей, как он, во всех отношениях приятна и утешительна. Не давайте ему хворать.
Ее пленяли и Гретхен, и пушкинская Татьяна, и мать Гракхов, и та женщина, кормящая своею грудью
отца, для которой она могла служить едва ли не
лучшей натурщицей в целом мире.
Собою осьмилетний Райнер был очаровательно хорош. Он был высок не по летам, крепко сложен, имел русые кудри, тонкий, правильный нос, с кроткими синими глазами матери и решительным подбородком
отца.
Лучшего мальчика вообразить было трудно.
Она действительно хороша, и если бы художнику нужно было изобразить на полотне известную дочь, кормящую грудью осужденного на смерть
отца, то он не нашел бы
лучшей натурщицы, как Евгения Петровна Гловацкая.
— Запишем. Теперь предположим другое — что ты являешься сюда как проповедник
лучшей, честной жизни, вроде этакого спасителя погибающих душ. Знаешь, как на заре христианства иные святые
отцы вместо того, чтобы стоять на столпе тридцать лет или жить в лесной пещере, шли на торжища в дома веселья, к блудницам и скоморохам. Но ведь ты не так?
Долгое отсутствие моего
отца, сильно огорчавшее мою мать, заставило Прасковью Ивановну послать к нему на помощь своего главного управляющего Михайлушку, который в то же время считался в Симбирской губернии первым поверенным, ходоком по тяжебным делам: он был
лучший ученик нашего слепого Пантелея.
Отец вообще мало был с нами; он проводил время или с Прасковьей Ивановной и ее гостями, всегда играя с ней в карты, или призывал к себе Михайлушку, который был одним из
лучших учеников нашего Пантелея Григорьича, и читал с ним какие-то бумаги.
Мать скучала этими поездками, но считала их полезными для своего здоровья, да они и были предписаны докторами при употреблении кумыса;
отцу моему прогулки также были скучноваты, но всех более ими скучал я, потому что они мешали моему уженью, отнимая иногда самое
лучшее время.
— Твой
отец, малый, самый
лучший из всех судей, начиная от царя Соломона… Однако знаешь ли ты, что такое curriculum vitae [Краткое жизнеописание. (Ред.)]? He знаешь, конечно. Ну а формулярный список знаешь? Ну, вот видишь ли: curriculum vitae — это есть формулярный список человека, не служившего в уездном суде… И если только старый сыч кое-что пронюхал и сможет доставить твоему
отцу мой список, то… ах, клянусь богородицей, не желал бы я попасть к судье в лапы…
— Неправда, неправда, — возразил Валек, — ты не понимаешь. Тыбурций лучше знает. Он говорит, что судья — самый
лучший человек в городе и что городу давно бы уже надо провалиться, если бы не твой
отец, да еще поп, которого недавно посадили в монастырь, да еврейский раввин. Вот из-за них троих…
— Вот так и все они, даже самые
лучшие, самые нежные из них, прекрасные
отцы и внимательные мужья, — все они на службе делаются низменными, трусливыми, злыми, глупыми зверюшками.
Однако известие, что участь племянницы обратила на себя внимание, несколько ободрило Прасковью Гавриловну. Решено было просить о помещении девочки на казенный счет в институт, и просьба эта была уважена. Через три месяца Лидочка была уже в Петербурге, заключенная в четырех стенах одного из
лучших институтов. А кроме того, за нею оставлена была и небольшая пенсия, назначенная за заслуги
отца. Пенсию эту предполагалось копить из процентов и выдать сироте по выходе из института.
Быть может, князь, которого он принял как сына, нанес ему в тот же день кровавое оскорбление, ему,
лучшему другу
отца его; ему, который готов был подвергнуть опасности собственную жизнь, чтобы скрыть Серебряного от царского гнева!
— А ну! Что вы скажете? — спросил Борк, глядя на лозищанина острым взглядом. — Вот как они тут умеют рассуждать. Поверите вы мне, на каждое ваше слово он вам сейчас вот так ответит, что у вас язык присохнет. По-нашему,
лучшая вера та, в которой человек родился, — вера
отцов и дедов. Так мы думаем, глупые старики.
Положение ее в будущем было безотрадно:
отец лежал на смертном одре и, по словам
лучшего доктора Зандена, [Федор Иванович Занден, доктор весьма ученый, бывший впоследствии штадт-физиком в Москве.
Старик хозяин, у
отца которого еще служил Кузьмич, брал его, одинокого, с собой в путину, потому что
лучшего удовольствия доставить ему нельзя было.
Явился домой ровно в полночь, к великой радости
отца, которому в числе гостинцев я привез в подарок
лучшего турецкого табаку, добытого мною в Кабулетах. От
отца я получил в подарок дедовскую серебряную табакерку.
Да и родня хорошая: всего один отец-старик, да и тот из
лучших хороший…
— Да, убили… — сказал нехотя Дымов. — Купцы,
отец с сыном, ехали образа продавать. Остановились тут недалече в постоялом дворе, что теперь Игнат Фомин держит. Старик выпил лишнее и стал хвалиться, что у него с собой денег много. Купцы, известно, народ хвастливый, не дай бог… Не утерпит, чтоб не показать себя перед нашим братом в
лучшем виде. А в ту пору на постоялом дворе косари ночевали. Ну, услыхали это они, как купец хвастает, и взяли себе во внимание.
— Но пока я выбирал якорь,
отец получил удар веслом в грудь — вырвало весла из рук у него — он свалился на дно без памяти. Мне некогда было помочь ему, каждую секунду нас могло опрокинуть. Сначала — всё делается быстро: когда я сел на весла — мы уже неслись куда-то, окруженные водной пылью, ветер срывал верхушки волн и кропил нас, точно священник, только с
лучшим усердием и совсем не для того, чтобы смыть наши грехи.
Миша родился уже в Москве. Сын Прова вырос в кругу талантов и знаменитостей; у его
отца собиралось все
лучшее из артистического и литературного мира, что только было в Москве: А. Н. Островский, М. Е. Салтыков-Щедрин, А. Ф. Писемский, А. А. Потехин, Н. С. Тихонравов, Аполлон Григорьев, Л. Мей, Н. А. Чаев и другие. Многие из них впоследствии стали друзьями Михаила Провыча.
— Ну это — ничего! — одобрил его
отец. — Это — знай наших!.. Тут дело ясное — за
отцову честь… за честь фирмы… И убытка тут нету, потому — слава добрая есть, а это, брат, самая
лучшая вывеска для торговли… Ну, а еще?
Даже ребёнку невозможно дать полной свободы; святые
отцы — угодники божий, но однако подвергались искушению плоти и грешили самым
лучшим образом.
Она любила поговорить о воспитании, а так как
лучшим человеком на свете был Владимир, то и все рассуждения ее о воспитании сводились к тому только, чтобы мальчик был так же очарователен, как его
отец.
— Матушка твоего
отца гораздо больше меня любила, что и неудивительно, так как брат Дмитрий вполне того стоил: он был красота, и из красот красота, и всех
лучших дарований полон. Его нельзя было больше всех не любить.
Мне больше всех из них противны их
лучшие люди, их передовые; и для этого-то сорта людей (кровью сердце обливается при этой мысли)
отец готовил меня, а между тем он был, сколько я помню, человек не глупый, любил меня и, конечно, желал мне добра.
№ 1.Директор, генерал-майор Перский (из воспитанников
лучшего времени Первого же корпуса). Я определился в корпус в 1822 году вместе с моим старшим братом. Оба мы были еще маленькие.
Отец привез нас на своих лошадях из Херсонской губернии, где у него было имение, жалованное «матушкою Екатериною». Аракчеев хотел отобрать у него это имение под военное поселение, но наш старик поднял такой шум и упротивность, что на него махнули рукой и подаренное ему «матушкою» имение оставили в его владении.
Ахов. А ежели начнут у тебя про меня спрашивать, выведывать что, так ты все к
лучшему, я так меня рекомендуй, что я очень добрый. А ежели что про семью знают, так говори, что все от детей, что разбойники, мол, уродились; характором, мол, не в
отца, а в мать, покойницу.
Чрез месяц по приезде в Казань я получил письмо от
отца с приказанием приискать и нанять большой поместительный дом, где не только могло бы удобно расположиться все наше семейство, но и нашлись бы особые комнаты для двух родных сестер моей матери по
отце, которые жили до тех пор в доме В-х, Мать прибавляла, что она намерена для них выезжать в свет, и потому должна познакомиться с
лучшею городскою публикою.
Никита видел, что Вялов работает легко и ловко, проявляя в труде больше разумности, чем в своих тёмных и всегда неожиданных словах. Так же, как
отец, он во всяком деле быстро находил точку наименьшего сопротивления, берёг силу и брал хитростью. Но была ясно заметна и разница:
отец за всё брался с жаром, а Вялов работал как бы нехотя, из милости, как человек, знающий, что он способен на
лучшее. И говорил он так же: немного, милостиво, многозначительно, с оттенком небрежности, намекающе...
Отец не был против игр и даже беготни детей, но неприветливо смотрел на игрушки, даримые посторонними. «Не раздражайте желаний, — говорил он, — их и без того появится много; деревянные кирпичики, колчушки — самые
лучшие игрушки».
Стараясь по возможности поручать воспитание детей отдельному доверенному лицу,
отец соображал, что для брата моего Васи, воспитывавшегося, подобно мне, в Верро у Крюммера, не может быть
лучшего места для приготовления в университет, чем дом Матвеевых в Киеве. Поэтому, дождавшись зимы,
отец отправился в заветных кибитках за сыном в Верро, покуда я раздумывал об окончательном направлении своего жизненного пути.
(При виде Шаррона начинает оживать — до этого он лежал грудью на столе. Приподымается, глаза заблестели.) А, святой
отец! Довольны? Это за «Тартюфа»? Понятно мне, почему вы так ополчились за религию. Догадливы вы, мой преподобный. Нет спору. Говорят мне как-то приятели: «Описали бы вы как-нибудь стерву — монаха». Я вас и изобразил. Потому что где же взять
лучшую стерву, чем вы?